В дверь робко постучали, через несколько секунд она отворилась, и в просторную светлую комнату вошел семнадцатилетний парень:
-Наталья Дмитриевна… - робко начал крепостной.
-Чего тебе Емельян? - Глухо произнесла женщина, она сидела на кресле возле окна, лицо ее было болезненно бледно, под глазами застыли глубокие синие круги.
-Вам письмо, от Платона Михайлыча. – Как бы извиняясь, произнес Емельян.
-Письмо? – Наталья Дмитриевна вскочила с кресла, и дрожащими руками вырвала у парня послание, быстро распечатав, она попыталась прочитать хоть несколько слов, но ничего не выходило, бумага тряслась в руках, буквы скакали, словно казацкие кони. Женщина уложила письмо на стол и принялась читать, она не заметили как Емельян потоптавшись у двери вышел вон.
«Дорогая моя Наташенька! Пишет тебе супруг твой, Платон Михайлович. Молю, прости меня, прости и дай рассказать свою историю…
Все началось уже давно, семь месяцев назад, когда я понял, больше так нельзя, светская жизнь утомила меня, балы, пляски, пустые разговоры, игры в карты с глупыми стариками, потерявшими весь разум от своего зазнайства, шампанское и вино, они туманят ум. Я понимал, что начинаю сходить с ума от скуки, книги и журналы, в которых я пытался найти утешение не помогали, мысли о былой жизни все возвращались в мою голову, игра на флейте лишь понижала мой дух, я честно пытался найти себе друзей и приятелей в Москве, но эти снобы ничуть не лучше стариков, они променяли служение Отечеству на пьяные веселья. Ты  замечала, в последнее время я все больше начал гулять в одиночестве, я бродил по окраинам Москвы, на полях и лугах,  потом, вновь сел в седло. Наташенька, знала бы ты какое счастье вновь ощутить это непередаваемое чувство! Клянусь, нет в мире ничего, решительно ничего лучше и восхитительнее! Я скрывал свои занятия от тебя, боялся что ты будешь беспокоиться обо мне, что седины раньше времени тронут твои виски…
Время шло, я понимал что больше так продолжаться не может, уже тогда я начал лелеять планы о возвращении в армию. Боюсь, что мои намерения так бы и не переросли в действия, если бы не та знаменательная лавина событий, что обрушилась на меня в один день! Утром того дня, когда был назначен бал у Фамусовых, Емельян принес письмо, от моего старого боевого товарища, Труфанова Ивана Сергеича, он делился известиями о старых друзьях и новостями с фронта. На Лезгинской линии опять стычки неприятелем, персы устроили ловлю на офицеров, командиров катастрофически не хватает, вот-вот фронт прорвется, тогда последствия для России были бы ужасающими! Иван страстно просил меня вернуться на службу. Я долго думал над его предложением, думал, и не мог решить. Ответ другу я решил оставить на вечер.
А этим самым вечером мы отправились на бал, на тот самый бал где мы встретили Александра Андреича Чацкого! Его слова произвели на меня неизгладимое впечатление! Я не мог успокоиться, весь бал я ходил из одного конца зала в другой, в руках я теребил рукав. В голове у меня шла сосредоточенная работа мысли…
После бала, когда мы уже приехали домой, а ты отправилась опочивать, я написал письмо Ивану, в нем я сообщил ему, о том, что намереваюсь вернуться в полк, и что бы мне начали готовить документы.
Я взял вещи, которые тайно приготовил еще давно и велел нашему кучеру снарядить тарантас.
Вместе с ни мы отправились на юг, на Кавказ, на войну, туда, где уже давно витают мои сердце и разум. В моем родном, Нижегородском, 17-ом драгунском полку Ее Величества меня радостно приняли, и восстановили в должности штабс-капитана.  Как же я рад, как рад! То, к чему я стремился так долго, осуществилось!
Я уже поучаствовал в трех битвах, и схлопотал пулю в левую руку, но не волнуйся за меня! Ничего страшного! Врачи говорят, что я скоро смогу вновь сесть в седло. Тем более, что ранение отличный повод для того что бы написать наконец тебе письмо! Не будь я сейчас в военном госпитале Святого Луки, что в Елисаветполе,  то весточку, боюсь, удалось отправить тебе лишь на следующей неделе.
И знаешь, Наташенька, тут, в пылу битв с персами, я принял еще одно важное для себя решение, службу я теперь никогда не оставлю.
С любовью и надеждой на прощение, супруг твой штабс-капитан Платон Михайлович Горич.»

Последние строчки Наталье Дмитриевне давались с особым трудом, ее муж, ее прелестный муж, покинул ее. Навсегда. Письмо выпало из рук женщины, голова опрокинулась на спинку кресла. Через несколько дней, служанка Авдотья заметила, что виски у ее хозяйки совершенно седые.